15 декабря 2012 года в Москве состоялась последняя на данный момент общеоппозиционная акция – «Марш свободы», и присутствие националистов на ней оказалось едва заметным. А ведь в течение последнего года представители националистов участвовали во всех подобных протестных митингах и маршах. Даже когда ультраправым ораторам не давали на них слова, националисты предпочитали не оставаться в стороне, а сначала прийти - и потом демонстративно покинуть мероприятие. Лидеры ультраправых организаций всегда старались привлечь как можно больше своих соратников, сделать их заметной и значимой частью общего протеста. Однако к концу года среди руководителей националистов явно зародились сомнения в правильности выбранной стратегии.
Задолго до того, как стало известно, что «Марш свободы» не согласован, в среде националистов начался спор на тему, «идти или не идти». Одни, например, лидеры Национально-демократической партии (НДП) Константин Крылов и Владимир Тор, продолжили агитировать за посещение общепротестных мероприятий в целом и «Марша свободы» в частности [1]. Такая позиция вполне понятна, так как К. Крылов и его партия давно выстраивают образ «респектабельных националистов», находящихся в жесткой оппозиции к режиму. НДП не только участвует в общепротестных акциях, но и активно использует правозащитную риторику, и привлекает к себе людей, в чьих взглядах мягкий национализм сочетается с либеральными воззрениями. НДП пытается отказаться от атрибутов, свойственных радикальным националистам (обсуждался даже запрет на использование имперского флага – главного символа ультраправого движения в России). Такая позиция уже вызвала негодование среди многих соратников партии, ее ряды покинул даже один из основателей, Егор Холмогоров, отвечавший за регистрацию НДП. Иначе говоря, столь последовательная дерадикализация и сближение с политиками, принадлежащими к прочим секторам российского политического поля лишили НДП многих активистов и не оставили руководству другого выхода, кроме как пытаться приобрести себе новых сторонников в общепротестном движении.
Впрочем, партия К. Крылова могла бы пойти по пути «Новой силы» Валерия Соловья. Будучи близкой НДП идеологически, «Новая сила», похоже, выбрала себе стратегию одиночек. Партия не принимала участия в последних общеоппозиционных акциях, не пришли ее сторонники и на «Русский марш», попытавшись организовать собственное мероприятие. Однако пока у такой стратегии недостатки заметнее достоинств: акции «Новой силы» собирают очень малое количество активистов, а митинг, параллельный «Русскому маршу», вообще не состоялся из-за малочисленности собравшихся.
Объединение «Русские», в отличие от НДП и «Новой силы», и вовсе пока не выработало отдельную позицию по этому вопросу и пытается «угодить и нашим, и вашим». С одной стороны, «Русские» призывают всех приходить на общеоппозиционные акции, садятся за стол переговоров с левыми и либералами и рассуждают о демократии и законности. Но одновременно Объединение проводит пикеты в поддержку неонациста Николы Королева, осужденного на пожизненный срок за организацию взрыва на Черкизовском рынке и расистские убийства, и резко критикует «соратников по борьбе» - тех же самых, за совместные акции с которыми оно, собственно, и агитирует.
Непоследовательной остается позиция «Русских» и сейчас. Еще во второй половине ноября Дмитрий Демушкин от лица Объединения заявил, что националисты больше не будут принимать участия в «Маршах миллионов» [2]. Однако непосредственно перед акцией 15 декабря Владимир Басманов – брат лидера «Русских» Александра Белова – стал активно призывать к участию в марше [3]. По ультраправым сайтам и блогам быстро распространялся ролик, агитирующий за посещение «Марша свободы». В итоге, пришли к Соловецкому камню и сами А. Белов и Д. Демушкин. По всей видимости, изменить свое мнение они решили как раз из-за неразрешенного характера мероприятия: националисты, которые на больших общеоппозиционных акциях, как правило, были не особенно заметны, понадеялись, что на Лубянской площади народу соберется меньше, и они смогут проявить себя. Однако этого не произошло, националистов практически не было видно – и уже во время задержания Д. Демушкин, по-видимому, оправдывая их малочисленность, заявил журналистам: «Мы приехали сюда просто как наблюдатели. О том, что националисты не будут участвовать в “Марше свободы”, я уже говорил ранее» [4].
Позиция Объединения «Русские» довольно типична. Она может быть как следствием отсутствия четкой стратегии, так и результатом разногласий или недоговоренностей среди лидеров организации. Но интересно, почему именно во второй половине ноября Д. Демушкин, который довольно последовательно выступал за участие националистов в общеоппозиционных акциях, вдруг заявил, что они этого делать больше не будут.
Вполне возможно, что причина смены точки зрения руководителя «Русских» кроется в не очень удачном московском «Русском марше».
Традиционный «Русский марш» 4 ноября всегда служил националистам индикатором состояния движения в целом и настроений, царящих в нем, в частности.
В этом году акция получилась довольно невыразительной, что называется, без изюминки. Не было символического концерта неонацистской группы «Коловрат» в центре города, как в 2009 году, не было резкого скачка количества активистов, как в 2010-м, не было и Навального, привлекшего год назад внимание прессы к маршу (в этот раз он, по его словам, заболел гриппом [5]). Акция была согласована на 10 тысяч человек, но собрала даже меньше людей, чем год и два назад. По нашим оценкам, в 2012 году в марше приняло участие 5,5 тысяч человек, в 2011 году – 6–6,5 тысяч, в 2010 году – 5,5–6 тысяч. Организаторы для солидности традиционно завышали показатели посещаемости: заявляли о 20 и даже о 25 тысячах человек. Только непосредственные заявители акции говорили о 10 тысячах, видимо, побоявшись штрафа за превышение цифры, указанной в заявке. Однако сокращение численности было очевидно. Особенно заметным оно стало на фоне сильного прироста числа активистов у либералов.
Конечно, в прошлом «провалы» по численности уже бывали: в 2006 году, когда на фоне кондопожских событий власти запретили акцию, и в 2008 году, когда конфликты и расколы среди организаторов привели к тому, что под брендом «Русский марш» в один день прошло сразу три мероприятия. Однако в остальные годы, так же, как и в 2012-м, акция была согласована, количество активистов устойчиво росло и к 2011 году удвоилось (первый «Русский марш» в 2005 году собрал 3 тысячи человек, а в шествии 2011 года приняло участие уже более 6 тысяч активистов).
Организаторы ожидали, что в этом году на марш придут не только те, кто выходил на него в последние годы, но новые соратники, пополнившие актив благодаря участию ультраправого движения в общеоппозиционных акциях. Но этим надеждам не суждено было сбыться. Как уже говорилось, численность марша не только не увеличилась, но и даже немного сократилась. И предположение, что на акцию пришла только традиционная праворадикальная молодежь, составлявшая в прошлом до 80 % актива марша, неверно: доля «зигующей молодежи» в этом году существенно снизилась, тогда как доля людей среднего и пожилого возраста, соответственно, выросла. Напрашивающийся вывод, что хотя часть традиционного актива потеряна, но получен доступ к новым кадрам, также ошибочен. Прирост числа людей среднего возраста, вопреки чаяньям организаторов, был обеспечен не тем, что идеи Объединения «Русские», РОНС, НДП и других стали столь привлекательны для «обычных москвичей», что те решили выйти на марш. Просто в последнем «Русском марше» приняли участие РОС Сергея Бабурина, НОМП Владимира Квачкова, партия «Воля» Светланы Пеуновой, СРН Бориса Миронова, среди членов которых немало как раз людей среднего и пожилого возраста. Заметны были и православные активисты, тоже, как правило, немолодые, «для массовости» привлеченные Д. Демушкиным в рамках его кампании «За вынос Ленина».
При этом взгляды «новых» участников марша отличаются от установок «старых». Сторонники РОС, НОМП, партии «Воля» и СРН – это, как правило, люди с околокоммунистическими и имперскими воззрениями, тогда как юные активисты, приходящие на марш регулярно, являются скорее приверженцами моноэтнического государства и ненавидят советское прошлое. Среди православных активистов тоже довольно много имперцев, а также приверженцев монархизма, не близкого обычному контингенту «Русского марша». Даже антисемитизм вновь прибывших не спасает положения, а только служит поводом для насмешек над «старичками-жидоедами». Тот факт, что нескольким православным активистам дали слово на митинге после марша, вызвал недовольство среди регулярных посетителей акции. Впоследствии они возмущались в блогах, а один участник «Русского марша» – 2012 даже заявил, что происходящее напоминало «репортаж из сумасшедшего дома» [6].
Можно сказать, что «Русский марш» продемонстрировал лидерам националистов, что за год участия в общеоппозиционных акциях они потеряли часть старого актива, фактически не приобрели взамен новый, но все же избежали больших потерь численности за счет того, что привлекли к своим акциям «идеологических соседей». Последнее стало возможно благодаря тому, что основным движениям – организаторам «Русского марша» удалось наладить контакты с националистическими структурами, с которыми они раньше либо не сотрудничали вовсе, либо их отношения были прохладными. Насколько долгосрочными будут эти отношения, пока непонятно. Однако уже сейчас можно сказать, что такие связи с «идеологическими соседями» имеют и свои минусы – ведь, как было показано выше, новые лица вызывают напряженность и недовольство у постоянных посетителей марша, что впоследствии может привести к еще большему падению численности традиционного актива.
По сути, сложившееся положение показывает, что все усилия, потраченные лидерами ультраправых организаций на попытки сплотить имеющихся соратников через участие в общеоппозиционных акциях и нарастить социальную базу движения за счет выступлений на крупных митингах, привели к обратному результату.
Мы видим несколько причин этого.
Во-первых, в самом протесте ультраправым, до событий декабря 2011 года имевшим основания считать себя самой организованной и крупной оппозиционной силой в стране, пришлось довольствоваться лишь ролью статистов, которым редко давали слово на митингах и которых открыто называли фашистами. Не оправдались их надежды на Алексея Навального, которого националисты рассматривали как своего «легитиматора». Несмотря на то, что Навальный вначале действительно помогал ультраправым пробиться в протестное движение, вскоре их пути явно начали расходиться. Теперь и сам Навальный уже не стремится к участию в акциях радикальных националистов, и рядовые ультраправые не особенно его там ждут, называя либералом и предателем.
Во-вторых, даже в роли статистов ультраправые смотрелись на акциях слабо, так как лидеры праворадикальных организаций не смогли (и, скорее всего, не пытались) преодолеть ненависть ультраправой среды к либералам и левым, а, следовательно, не имели возможности вывести на митинги больше тысячи человек (а в среднем – вдвое меньше), что очень мало по сравнению с ненавистными им либералами и левыми.
В-третьих, ультраправым не удалось привлечь на свою сторону людей, выходивших на оппозиционные акции. Аудитория на этих акциях мало подходила для националистической пропаганды, националисты воспринимались собравшимися как маргиналы, да и репутация фашистов успеху не способствовала.
В итоге, новых соратников нет, а старые недовольны и уже не стремятся массово выйти на улицы 4 ноября.
Недовольство это, впрочем, вызвано не столько тем, что люди, взявшиеся представлять ультраправое движение, вынуждены были принимать правила игры, навязанные либералами и левыми, и не смогли нарастить социальную базу движения. Репутация лидеров легальных организаций, из года в год проводящих «Русские марши», и до протестов была изрядно подмочена.
Скорее всего, сложившееся положение вещей – результат того, что после появления феномена «Болотной» и «Сахарова» «Русский марш» потерял статус главного оппозиционного события года. Разумеется, по сравнению с «маршами несогласных» (которых в последние годы не было вовсе) и акциями «Стратегии-31» 5-тысячные «Русские марши» выглядели крайне внушительно, но на фоне 100-тысячного митинга 5 тысяч националистов уже не впечатляют.
В прошлом организаторам «Русского марша» почти всегда удавалось создать вокруг акции героический ореол и дать участникам надежду на скорый политический успех.
Пожалуй, наибольший эмоциональный подъем у националистов вызвал самый первый «Русский марш» (тогда, впрочем, называвшийся «Правым маршем»), который состоялся в 2005 году. Официальным организатором тогда выступил лояльный к власти Евразийский союз молодежи [7] (ЕСМ) Павла Зарифулина. Зарифулин предполагал, что акция будет носить патриотический, антизападный и антиоранжистский характер. Однако акция получилась совершенно иного рода – на нее собралось около 3 тысяч человек, 80% которых составили наци-скинхеды, превратившие ее в итоге в ксенофобное антимигрантское шествие. Судя по всему, этого не ожидали ни организаторы, ни согласовавшие акцию власти. На фоне политического вакуума акция произвела сильное впечатление своим размахом, что, в сочетании с агрессивностью, сделало ее очень заметным событием. Воодушевление молодых людей, приявших в марше участие, было очень велико – впоследствии они активно обсуждали дату «Белой революции», которая вот-вот должна произойти.
В 2006 году, несмотря на запрет акции, ультраправым удалось удачно разыграть карту притеснений и гонений на националистов. Они переключились на не свойственную им тогда резко оппозиционную риторику, включили в состав оргкомитета Дмитрия Рогозина, уже ушедшего из партии «Родина», и перешли к прямым угрозам власти, обещая, в случае если марш не разрешат, провести его в метро. Власти немедленно поддались на провокацию и начали задержания потенциальных участников акции (зачастую незаконные). В итоге, даже в условиях, когда националистам не дали провести собственный марш, и они вынуждены были присоединиться к санкционированному митингу Сергея Бабурина, рядовые ультраправые смогли почувствовать себя героями, борцами с системой.
2007 год стал для националистов моментом, когда радикальная часть ультраправого движения переживала краткий миг наивысшей политической организованности. Тогда на марш собралось примерно столько же, сколько в 2005 году, – около 3 тысяч человек. Выделялась колонна Национал-социалистического общества (НСО, вскоре разгромленное из-за множества совершенных им убийств), сравнявшаяся по численности с колонной Движения против нелегальной иммиграции (ДПНИ).
В 2008 году состоялся «Русский марш на Кремль», точнее, шествие около 500 ультраправых по Старому Арбату, закончившееся дракой с ОМОНом и массовыми задержаниями. Националисты смогли в очередной раз почувствовать себя героями и борцами, а также получили повод для спекуляций на тему притеснения со стороны властей.
Начиная с 2009 года все акции были разрешены, и похвастаться драками с ОМОНом было уже невозможно (не считая воодушевившей националистов Манежной площади, но это событие радикально отличается по формату и было организовано другими людьми). Однако существенный прирост численности на фоне не менявшейся к лучшему ситуации у оппозиционеров-конкурентов сам по себе внушал большие надежды и вызвал эмоциональный подъем.
Однако в конце 2011 года возникли многотысячные митинги, на которых ультраправые отнюдь не играют главных ролей. При этом рядовым праворадикалам стало очевидно, что есть силы гораздо крупнее, чем крайне правые, и, одновременно с этим, что даже 100 тысяч человек, вышедшие на разрешенную акцию, не могут ничего изменить в сложившейся политической ситуации. В итоге, многие традиционные ультраправые активисты стали относиться резко негативно и к общеоппозиционным митингам в частности, и к санкционированным акциям в целом. Отсюда их апатия, нежелание ходить не только на «Болотную» и «Сахарова», но и на собственный, сильно поблекший на фоне других акций, «Русский марш».
Появление у лидеров ультраправых организаций идеи отказа от участия в общепротестных акциях свидетельствует о том, что эти лидеры постепенно осознают: им нечего предложить потенциальным сторонникам из числа участников протестных митингов и шествий, а попытки наращивания социальной базы за их счет приводят к потерям в имеющемся активе. При этом шаги лидеров Объединения «Русские» говорят о том, что лидеры боятся еще больше усугубить ситуацию и, одновременно, пройти мимо каких-то важных политических событий, участие в которых позволило бы им реабилитироваться в глазах собственных активистов.
Конечно, нельзя утверждать, что часть националистов, в том или ином виде продолжающих принимать участие в общем протестном движении, в будущем окончательно от этого откажется. Явно преждевременно также говорить, что на фоне снижающейся протестной волны «Русский марш» не сможет вернуть себе имевшийся авторитет даже в глазах его непосредственных участников. Однако понятно, что разброд и шатание, свойственные ультраправому движению как таковому, теперь только усилились, а непонимание между лидерами националистических организаций и активистами, в прошлом выходившими на их акции, стало как никогда заметным.
В результате, рядовые ультраправые по большей части продолжают игнорировать общепротестные шествия и митинги, резко критикуют лидеров ультраправых организаций за сотрудничество с либералами и уже без энтузиазма воспринимают и чисто националистические мероприятия. Лидеры же пытаются найти способ получить отклик у «актива», но почти безрезультатно: рядовые праворадикалы сидят по домам и мечтают о «манежке» во всероссийском масштабе.
Примечания
Крылов Константин. 15 декабря – русские националисты // Дневник К. Крылова. 2012. 15 декабря.
Русские националисты не хотят принимать участия в шествии «Марш миллионов» // Славянский союз. 2012. 23 ноября.
Владимир Басманов: Путина будет ждать судьба Мубарака и прочих тиранов // Дневник В. Басманова. 2012. 15 декабря.
Националиста Демушкина задержали на Лубянке // Полит.ру. 2012. 15 декабря (http://polit.ru/news/2012/12/15/lubyanka/).
Навальный: Я не пошел на «Русский марш» из-за гриппа // Грани.Ру. 2012. 10 ноября (http://grani.ru/Society/Xenophobia/m.208598.html).
Русский Марш глазами Зигрид Йохансдоттир // Правые новости. 2012. 6 ноября.
Молодежное крыло Международного евразийского движения Александра Дугина.
2012ФедеральныеФедеральный уровень
