В Рождество суета ненадолго отступает и появляется немного времени для серьезного неспешного размышления о самом главном без наносной мишуры, пафоса и болтовни - о российской истории, о нашем народе, о будущем… об искреннем желании лучшего и светлого.
Начинается очень непростой год. Очевидно, что он будет наполнен политическими страстями и опасностями. Задумываешься, что нужно сделать, чтобы не пролилась кровь, страна не соскользнула в пропасть, окончательно не развалилось государство.
К сожалению, в нашей не такой уж давней истории есть о чем подумать в этой связи. 1917 год. Мощное стремление общества к свержению самодержавия, свободе, неприятие «старого режима», ликование, попытки создать новую государственность и построить гражданское общество, переворот, захват власти большевиками, гражданская война, террор, почти сто лет нелегитимной, неправовой власти.
В интерпретации нынешних российских властей уроки Февраля 17-го преподнесены примерно так:
- Это был не столько народный бунт, сколько заранее спланированная измена элиты;
- Победа общества в столетней дуэли с троном привела к национальной катастрофе;
- Отречение Государя – предательство национальных интересов;
- «Всякий народ вправе ожидать от своего правительства силы – а иначе, зачем и правительство», власть должна «продрогнуть в безжалостности»; - Миролюбие хорошо для христианина, но пагубно для правителя великой державы;
- Главная опасность для государства не коррупция, не преступность, не чиновничий произвол, а сильная оппозиция.
Иначе говоря, царю следовало бы расстреливать бунтовщиков, и тогда было бы все хорошо, и правитель не должен был бы уходить, а систему можно было бы и не менять.
Как это все современно и своевременно!
Тут и кольцо врагов, и «пятая колонна», и несменяемый президент, который никуда не уходит и его наследники, и политическая цензура. Тут и искусственные партии, и «слабых - бьют». Тут и панический страх перед оппозицией, и придумывание новой разновидности демократии. И «профилактика революций - это наша ежедневная забота», а «третьего Февраля не будет».
Конечно, крушение государства – не случайность. Но и не результат удавшегося заговора масонов и вражьих сил, и не следствие ослепления элит, или «обморока национального сознания».
Глубинная, долго назревавшая причина обрушения власти в феврале 1917-го – это нежелание и неспособность российского самодержавия, как политической системы, реформироваться, то есть эволюционно развиваться, адекватно отвечая на требования времени и новые угрозы, а также в полной мере соответствовать новым геополитическим реалиям, складывавшимся во второй половине XIX – начале XX века в Европе и в мире в целом.
К катастрофе национального масштаба привела целая цепь событий. Сначала поражение в Крымской войне из-за технической отсталости флота, затем запоздалая, «со скрипом», с новыми несправедливостями по отношению к крестьянству отмена крепостного права, «застылость» России при Александре III с его противоречивой «комбинацией «реформ», контрреформ и откровенно реакционных актов», например, одиозного циркуляра 1887 года о «кухаркиных детях». После успеха на Балканах – тяжелейшее поражение в войне с Японией.
Расплатой за полумеры, реакционность и постоянные запаздывания, т.е. за вполне очевидные проявления отсутствия государственной мудрости, и стала первая неудавшаяся Революция 1905 года. «Кровавое воскресенье» - начало поворота, «вырулить» из которого мы не можем и сегодня. Это был страшный прецедент, когда оказалось, что не только оппонировать власти, но и жаловаться ей и чего-то просить у нее опасно и бесполезно. Вынужденные, половинчатые, через силу, уступки времени и обществу: манифест 17 октября, гражданские свободы, парламент. И, одновременно, «для баланса», ограничение полномочий Думы, подгонка избирательного законодательства под административную систему.
Премьер Столыпин выбрал стратегически верный путь экономических реформ, но в тактическом, политическом и человеческом плане оставался придворным либералом, не умевшим налаживать отношения с зарождавшимся публичным политическим сословием в Государственной Думе и в земствах и, тем более, с крестьянами, которых его реформы коснулись больше всего. В результате, как и Александр II, он оказался реформатором, действующим исключительно «сверху», совершенно не понятый обществом и одновременно не нужный, собственно, и «верхнему» сословию, с точки зрения которого, даже трагическая смерть премьер-министра – это, мол, закономерный итог, о чем не надо-де особо и жалеть.
К слову, жизнь двора при Николае II была устроена так, что все то время, когда Столыпин нес на себе груз и ответственность крайне радикальных реформ, он «для разводки», как сказали бы сегодня, все более третировался ближайшим окружением царя и крайними консерваторами, для которых любые институциональные перемены были нежелательны, потому что вели к перетряске сложившейся структуры отношений, сложившихся связей.
Найден был и «патриотический» ответ на неудачи – обвинение во всех бедах «подрывных элементов» и учинение еврейских погромов. Потом - возвышение Распутина и, накануне войны, безынициативного и беспрекословного Горемыкина (вот уж говорящие фамилии!), премьерская чехарда 1916-го, когда за один год глава правительства менялся четыре раза…
Естественным состоянием такого государства стала все пронизывавшая и постоянно разраставшаяся коррупция. Ее отчетливо высветила еще русско-японская война, среди ключевых образов которой, наряду с Порт-Артуром и «Варягом», - стремительно разваливавшееся солдатское обмундирование и пропорционально богатевшие поставщики и интенданты. Коррупционные схемы сначала дополняли, а потом заняли место легальных механизмов. Более того, они становились неотъемлемой частью державно-административной системы, которая эти, как раз, легальные механизмы и отвергала как либеральную заразу. Окружение государя, Распутин не только естественно вписывались в разраставшиеся коррупционные схемы, но и создали новые. Соприкосновение растущего рынка и неподконтрольной обществу бюрократии породило феномен чиновников-миллионщиков.
В результате к Первой мировой войне Россия пришла неготовой: ни организационно, ни экономически, ни политически, ни даже морально. Война её истощила, практически исчерпав к началу 17-го года её возможности в дальнейшем успешных военных действий.
Впрочем, неудачи на фронте и становившаяся всё более очевидной неэффективность старой государственной машины, только обострили годами существовавшие и вызревавшие тенденции:
• стремление мыслящей и наиболее активной части общества к свободе, недостаток которой (особенно в политике) воспринимался как глубокая архаика, не соответствовавшая статусу одной из ведущих европейских стран;
• распространявшееся в элите, по крайней мере, в её части способной думать, понимание того, что без перемен в организации власти не обойтись.
Другое дело, каким было представление тех и других о «новом строе». Думские политики, армейские генералы, другие представители российской элиты, поддержавшие отречение, не стремились уничтожить монархию. Они, скорее, хотели заменить плохого царя и Верховного главнокомандующего на хорошего, выпустить пар общественного недовольства, и, возможно, несколько усовершенствовать государственное устройство. Ни к чему другому они не были готовы.
Генерал Брусилов, другие командующие фронтами и политики, соглашаясь на отречение царя, искренне пытались не допустить хаоса и обвала. Не удалось. Коррозия системы, ее недееспособность и недоверие общества к власти были слишком велики. Кто пришел на смену самодержавной власти? Те политики, которые в тот момент были в России. Других взять было неоткуда. Даже главные большевики еще не вернулись из эмиграции.
Парламентские лидеры, в руки которых в феврале 1917-го упала власть, в большинстве своем были образованными и честными людьми. Они не грабили свою страну, не обманывали ее.
Они отменили все ограничения в имущественных правах, выборе места жительства, поступлении на службу и в учебные заведения. Упразднили цензуру. Предоставили гражданам право свободно объединяться в общества и проводить собрания. Ввели мировые и административные суды (где можно было обжаловать действия властей), расширили права присяжных. Создали земельные комитеты, приступившие было к выработке новой аграрной реформы. Предоставили Православной церкви свободу от государственного давления. При этом главные вопросы предполагалось решить на Учредительном собрании.
Они, провозгласили Россию республикой, провели всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в парламент.
Они торопились, но постоянно запаздывали. Они сделали, наверное, все, что было в их силах.
По-человечески это много, но для того, чтобы сохранить государство, спасти страну от катастрофы в условиях тяжелой войны и стать адекватными сложнейшей обстановке государственными деятелями – этого, все-таки, мало. Временное правительство сосредоточило в своих руках огромные полномочия: исполнительной, законодательной и – даже, подчинив себе Сенат, - судебной власти, но не умело и не решалось ими распорядиться.
А ведь, казалось бы, оно с первого дня своего существования должно было знать, что и как делать со страной, иметь программу, уметь объяснить ее людям. В общем, – необходимо было быть временным лишь по названию, но, по сути – настоящим правительством, от которого требуется неизмеримо больше, чем от избиркома или временного управляющего обанкротившимся предприятием в ожидании нового владельца.
Не хватало опыта практической государственной повседневной работы – и выработки стратегии, и принятия тактических управленческих решений. Огромная сложность состояла и в том, что абсолютно коррумпированные государственные учреждения в условиях нараставшего двоевластия просто разлагались, и нужен был практический опыт и знания как ими руководить и реформировать. Занять такой опыт у кого-то другого, на время, невозможно, а взяться ему было неоткуда.
Самодержавие, как известно, не позволяло сформироваться новой государственной управленческой элите. Ему изначально не нужен был демократический орган в виде Думы, посягавший на его полномочия. Дума, в которой находились все оппозиционные силы и из которой вышли февральские лидеры, была школой скорее красноречия, ораторского и полемического искусства, чем государственного управления. Она боролась за «ответственное министерство», имела даже примерный, сформированный в годы войны его список, но никогда на практике не формировала правительство, не делегировала в него своих представителей, не контролировала работу министров. Впрочем, дело еще и в извращенности, лживости всей государственной системы: парламент, призванный представлять интересы общества был властью скорее словесной. Газеты много чего писали, но мало на что влияли. Правительство, не обладая достаточными волей и полномочиями, постоянно смотрело наверх, а там вместо государственного мышления и логики государственного управления, были лишь интриги, неуемная корысть и распутинские «записочки».
В условиях авторитарной системы самодержавия не было эволюции элиты, ее роста, обучения самоуправлению на всех уровнях. Не было взросления. Не удивительно, что эта элита вела себя как подросток в период полового созревания, когда самостоятельность понимается, прежде всего, как преодоление «гнета» старших, но жизнь без старших вообще даже и не мыслится. Богатый протестный опыт не помогает тем, кто вдруг становится настоящей, взрослой властью. Неспособность действовать оправдывалось тем, что всё, мол, потом решит Учредительное собрание с помощью законов, которое оно примет.
Для взросления было необходимо время, - может быть, не очень большое. И кто знает, переживи Россия без тотальных потрясений еще год, - наверное, она бы оказалась в почетном ряду победителей в войне и вышла бы на общий европейский путь в рамках разработанного деятелями Антанты версальского процесса. Это был бы нелегкий, драматический путь, но путь, скорее всего, без ГУЛАГА, а возможно и даже без Гитлера, без Второй мировой…
Но раньше Учредительного собрания пришли большевики с их матерой зрелостью и опытом выживания в любых условиях, немецкими деньгами и решимостью захватить власть, во что бы то ни стало, не останавливаясь перед такими «пережитками прошлого» как закон, мораль, человеческие жизни.
Вот деятелей такого рода самодержавная авторитарная система как раз хорошо воспитала и закалила! В условиях, которые заставляли вхолостую работать ответственно настроенных парламентских политиков, естественно раздувалось значение маргинальных радикалов и популистов. Там, где недовольство растет, но не находит выхода в деле, там герой и вождь – тот, кто красиво может наговорить с три короба, громче всех кричит, дает простые и очень заманчивые обещания. А уж если он, к тому же «пострадал от режима» - был в тюрьме, ссылке, вынужденной эмиграции, то его претензии вообще не знали границ и, как правило, абсолютно не совпадали со способностями к государственной работе. Репрессии, испытанные такого рода людьми, их не ослабляют, а «делают им биографию». И, надо сказать, политическую биографию заговорщикам, революционерам и террористам царский режим действительно сделал своей столетней традицией сугубо карательных и, вместе с тем, беспомощных попыток побороть это зло.
Большевистская диктатура, несмотря на то, что рождалась как власть, действующая от имени большинства народа, уже одним своим фактом существования, развязала в стране гражданскую войну и на многие десятилетия «заморозила» Россию кровью. Естественно, задачу эволюции власти она не решала, поскольку внутри себя не столько выращивала, сколько – уничтожала. В первую очередь и почти без исключения, – самостоятельных, инициативных, образованных, - тех, кто на самом деле мог обеспечить стране лидерские позиции в мире не в плане силы и пролитой крови, а в смысле реального, естественного, а не деформированного, как случилось, развития страны.
Сравнивать сегодняшнюю Россию с Россией 95-летней давности на уровне буквальных аналогий – это, несомненно, более, чем условность. Те, кто пытается это делать буквально, занимаются небезопасным «историческим пиаром». Но повод для аналогий существует.
Сегодня опять складывается знакомая картина. Как и 95 лет назад, нынешняя российская авторитарная система – это, прежде всего, коррупция и бюрократический беспредел. Главная слабость этой системы, пытающейся существовать за счёт официально культивируемого пренебрежения правом человека на жизнь и достоинство, проистекает из ложных, умозрительных конструкций типа «нефтегазовая сверхдержава» и «суверенная демократия». Однобокое, преимущественно сырьевое развитие экономики, отказ от признания неприкосновенности частной собственности, государственный налоговый рэкет, неразрешимость проблемы создания современных производств не только тормозят экономический прогресс России, но и подрывают ее перспективу. При сохранении этих давних и новых, приобретенных в ходе «реформ», пороков Россия становится экономически уязвимой, а в смысле дееспособности и эффективности государственной власти – немощной страной.
Однако ахиллесова пята нынешнего режима - его разрыв со значительной частью общества. Власть правящей номенклатуры основана на обмане и манипулировании, подкупе и угрозах, а не на искусстве компромисса.
События последнего года однозначно показывают, что реальная главная задача власти – не эволюционное развитие государственного устройства, не постепенное реформирование с целью построения современного гибкого, устойчивого государства европейского типа с независимым правосудием, парламентом, ответственной национальной элитой и капиталом, а охранительная: выстоять, продержаться и не поступиться.
Оправдание такой системы и призывы «не прикасаться» к ней, ничего не менять – вот по истине путь к катастрофе, потому что, столкнувшись однажды с серьезными испытаниями и трудностями, эта власть способна так же, как некогда царская, в одночасье рухнуть. А серьезных трудностей у живущей в основном за счет благоприятной экономической конъюнктуры страны, которая имеет самые протяженные в мире границы и соседей - из числа крайне нестабильных государств может возникнуть много.
Обвальное падение авторитарной власти для ответственных граждан и политиков не может стать поводом для радости, будь то Февраль 17-го, или же какой-нибудь катаклизм новейших времён. Искренне любить революцию как таковую, которая сминает государство, восхищаться самим процессом разрушения могут только люди крайне обиженные властью, анархисты, «профессиональные» радикалы да еще мародеры и уголовники. Всегда, конечно, есть и разнообразная околополитическая «шушера», готовая «подтолкнуть падающего» и ещё нажиться на этом.
Однако сыграть свою подлую разрушительную роль подобные деятели смогут, как известно, только в том случае, если власть начнет разваливаться сама, по внутренним, системным причинам. Поэтому не в них дело.
У авторитарной российской власти сегодня снова нет реальной опоры на живые общественные образования - автономные институты, структуры - и на самостоятельных людей. Последний русский император понял это очень поздно, когда только и оставалось записать в дневнике, что все его предали.
Сегодня пиаровская стабильность власти держится на одном человеке, которого, как оказалось, в авторитарной системе никто не знает кем и как заменить.
Он не может уйти, не поколебав замкнутую на него «вертикаль» без ее сотрясения до самого основания.
Он не может и оставаться руководителем государства до бесконечности. Сегодня всё недовольство положением дел в стране, работой министров, уровнем жизни и репертуаром телеэфира, концентрируется на нем…. Бесконечные притеснения человека огромной и бездушной бюрократической системой, атрибуты полицейского государства, цинизм, ложь и пиар захватили все сферы жизни, и уже надоели всем, как надоедает приевшийся разврат. Общество либо находит в себе силы, чтобы сменить такой порядок вещей, либо, в конечном счете, погибает…. Что же делать? Для того чтобы действительно уберечь Россию от очередной катастрофы государственности, надо перестать играть в самодержавие накануне крушения родственной ему формы в виде нынешнего российского авторитаризма. Надо четко, наконец, провозгласить, что Россия по природе своей – европейская страна, что демократия европейского образца (а других и нет) – естественный и единственно верный способ организации власти в России, что права человека на жизнь, свободу и достоинство – наши, государственные, российские, русские базовые ценности.
Единственный путь к политической стабильности, к конституционной смене власти без потрясений и революций – это отказ от авторитаризма и эволюционное, поступательное движение в направлении реализации в России модели европейской социально-либеральной демократии, для разработки которой много сделали русские философы. Это означает, прежде всего, сближение власти и общества, расширение политического поля, создание независимой судебной системы, обеспечение неприкосновенности частной собственности и одинаковых для всех участников рынка правил, формирование среднего класса (образованного собственника, которому есть что терять; о таком собственнике мечтал еще Столыпин)….
Важнейшей предпосылкой движения в этом направлении является, кстати говоря, серьезное исправление многого из того, что было сделано с начала 1990-х годов. Ведь тогда большевизм, по сути, никуда не девался. Советская власть рухнула под грузом своей собственной тяжести. Но сразу же дало себя знать, что Российская Федерация (и в этом было некоторое её отличие от других республик Советского Союза) не знала никакого иного способа управления, кроме – едва ли не на все 100% – номенклатурного. То есть, в конце XX века ситуация повторила Февральскую начала века: тоталитарная система рухнула, а непрактичных мастеров разговорного жанра – демократов быстро отодвинули от управления люди, не обремененные принципами. Власть захватили представители худшей части советской номенклатуры, «обкомовцы», «комсомольцы» и «директора». Основываясь на наборе примитивных необольшевистских тезисов, они сохранили авторитаризм принятия решений и – очень «гармонично» - дополнили его «олигархией» в финансах и собственности. У новых, молодых «большевичков» подход остался прежним: главное отобрать и поделить, цель оправдывает средства, а сохранение власти оправдывает вообще все.
В 90-е, а затем 2000-е годы произошла крайняя монетизация всех сфер жизни каждого человека. При этом в вопросах отношения человека и власти, возможности взгляда человека на общество и свое место в нем лишь усиливался самый примитивный номенклатурный патернализм. В результате основным настроением гражданина по отношению к стране и обществу стал до необходимости скрываемый «правильным поведением» скепсис, вынужденный цинизм и взгляд на государство, общество, общественную жизнь как на стихию судьбы, которой можно только покоряться или приспосабливаться, но смешно хоть в чем-то противостоять. А для удовлетворения внутреннего «чувства справедливости» можно копить камни за пазухой, чтобы однажды их бросить в какой-то объективно бессмысленный и неподходящий, но эмоционально мотивированный момент. Люди ощущают отсутствие всяких своих возможностей не только на уровне государства, но в «микросреде», в корпорациях, творческих и трудовых коллективах, и даже в ряде сообществ, все еще относимых к разряду независимых и оппозиционных: дух номенклатурного театра с заскорузлой иерархией и расписанными в ее рамках ролями оказался всепроникающим. Преобразование России как творческий процесс – а именно только так оно имело шанс быть продуктивным – не состоялось.
Более того, власть, бездарно растратившая эти годы, окончательно потеряла шанс на сохранение хоть какой-то инициативы. В повестке дня сегодняшней политики вопрос о том, как, избавляясь от архаичной власти обеспечить безопасность граждан, неприкосновенность личности и предотвратить захват власти проходимцами и негодяями, как не допустить необратимого разрушения государства как такового и дальнейшее разворовывание страны под шумок революционных изменений, как обеспечить легитимность перехода и не свести тему новых, честных выборов к одним лишь организационным вопросам, как сделать стремление к свободе и справедливости основой и двигателем качественного развития, не дать ему растечься бесформенной массой, желающей чего-то светлого, но категорически отказывающейся принимать конкретные формы, конкретные решения, как предотвратить скатывание зародившейся общественной дискуссии к соревнованию горлопанов и «специалистов» по простым решениям сложных вопросов (тенденция обозначилась, если не предпринимать специальных усилий, всё так и пойдёт по наклонной)...
Один из главных «февральских» уроков: между наступлением долгожданной свободы и появлением вопроса, что же теперь, в новых условиях делать, нет временного зазора. Нет времени на раздумья.
Ответ «всё решат честные выборы» очень напоминает упование временного правительства всех составов и целого круга общественных деятелей на то, что всё решит учредительное собрание. Оно, конечно, должно, призвано было создать новую власть, новую легитимность, новое государство. Однако относиться к нему как к некоей созидательной стихии, демократической «невидимой руке», которая каким-то образом расставит всё по своим местам, было трагической ошибкой.
Те, кто ждали Учредительного собрания, потеряли инициативу и дождались перехвативших её большевиков. Те, кто надеялся пережить смутный период проб и ошибок и после краха власти советов собирались строить новую Россию, не дожили. Те, кто надеялся на естественную эволюцию радикал - популистов в более или менее нормальных социал-демократов, жестоко обманулись.
Страна и народ расплатились за ошибки людьми - лучшими людьми, большим количеством людей, целыми поколениями, обречёнными на жизнь во лжи. Единственный смысл исторических уроков, не позволяющий им окончательно превратиться в беспросветную «чёрную дыру», - в том, чтобы мы их усвоили. Чтобы мы были не то чтобы более умными, чем наши предшественники, а способными учиться на их опыте.
Не дать «февральским параллелям» замкнуться в очередной порочный круг, научиться создавать новое качество - насущная задача сегодняшнего дня. Для того, чтобы начать её решать, не теряя времени, ничего и никого не дожидаясь, мы вступили в президентскую кампанию. Это только шаг к цели, но он важен тем, что его можно сделать сейчас. Так надо делать и дальше.
8 января 2012 года
2012ФедеральныеФедеральный уровень
