Власть гораздо больше боится карнавала, нежели силовых форм протеста. Враг, о котором говорят «ужасный и кровавый», действительно силен, в отличие от врага, над которым смеются. В продолжение темы, поднятой в материале «С фотожабами наперевес».
Вместе с тем запреты в форме антимитингового закона только сделают карнавальную культуру жестче, а смех — громче, так как власть заявила себя не только врагом свобод, но и врагом праздника. И лозунг монстрации «Не учите нас жить, а то мы научим вас!» будет воплощаться в жизнь еще энергичнее.
Продолжение темы, поднятой в материале
«С фотожабами наперевес».
Тем, что протест все чаще становится похож на карнавал, недовольна не только власть, но и некоторые оппозиционеры. Резко осудила «карнавализацию» протеста некоторая часть публики, среди которой присутствуют как работающие на власть откровенные «мурзилки», так и «добросовестно заблуждающиеся» граждане, которые в силу ряда обстоятельств ощутили себя «чужими на этом празднике жизни» и в связи с этим занимаются самооправданиями посредством антикарнавальной риторики.
Карнавал — это не политика, говорят они, а имитация и профанация. При этом «разоблачители» апеллируют к великим и скорбным фигурам глубокого прошлого от Сахарова до Муссолини, в зависимости от своих политических пристрастий, и, что совсем нелепо, — к НБП с ее подлинно карнавальным акциям.
Настоящий, классический нацбол, кстати, — это вовсе не рефлексирующий мрачный юноша с тяжкими мыслями о «Родине-матушке» и «родной деревеньке», а веселый и злой Enfant terrible, дитя большого города. Саркастичный, «нахальный и едкий», склонный к политической клоунаде, но вместе с тем и к жертвенности. «Ответом на неуклюжее лицемерие мироздания должен стать наш обаятельный цинизм» — это про НБП.
Но вернемся к критикам карнавала. «Карнавал выхолащивает протест в ущерб «реальным делам», говорят они. При этом под реальными делами примерно подразумевается либо партстроительство (в сотрудничестве с Минюстом), либо штурм Кремля толпой с вилами и арбалетами (по примеру мятежного полковника ГРУ Квачкова). Кроме того, отмечается, что простой народ не понимает карнавальных жестов и акций, а провокационность и клоунада безопасны для власти и играют ей на руку. И после финального, всесокрушающего диагноза «протест слит» критики засыпают спокойным сном до следующей дискуссии.
Что на это возразить? Обвинение в отсутствии реальных дел применительно к участникам карнавала на Болотной площади просто несостоятельно, так как именно эти люди участвуют в наблюдении за выборами и в массе иных волонтерских мероприятий. Но в первую очередь критика замешана на кривом и клишированном восприятии термина «карнавал», на отрицании его природы и силы смеха в целом.
Народную природу карнавала вывел еще тот же Бахтин. В средние века на несколько месяцев в году простым людям дозволялось посредством смеха забыть о порядке вещей и трансформировать реальность с ног на голову. У тогдашних властей — и светских, и церковных — хватало ума не искать в явлении атрибуты «антиконституционного» заговора и давать выход накопившемуся напряжению. Можно еще вспомнить древнеримские сатурналии.
Сегодня на карнавале люди избавляются от комплекса одомашненности, от навязанных фобий, вспоминают, что нельзя позволять унижать себя, они учатся дышать полной грудью. Функция карнавала — раскрепощение личности, без которого невозможна борьба за свободу. Но это также и отречение от мирского, взгляд, устремленный поверх материально насущного. Carne vale — буквально «прощай, мясо», но не только отказ от мяса в предпасхальный пост, накануне которого устраивались карнавалы в средневековье, но в мире современном — отказ от сосредоточенности на потреблении. В целом же — отказ от мяса не только как пищи, но и от мяса собственного, и в конечном итоге — преодоление смерти, которая есть неизбежная составляющая возрождения.
Магия карнавала замешана на магии толпы как единого коллективного организма (чем до сих пор принято пугать интеллигентов). Карнавал несет в себе дух первобытной мистерии. Задача карнавала — изменение реальности, концептуально — временное, на период праздника, но с потенциалом к переменам мира постоянного.
Язык и оружие карнавала — смех. Карнавал не КВН по Первому каналу, и он жив только пока по-настоящему смешно, актуально, злободневно, внецензурно. Власть гораздо больше боится карнавала и смеха, нежели каких-то силовых форм протеста или борьбы в рамках контролируемых ею институтов, потому что в последних двух случаях игра ведется на ее поле. Враг, о котором говорят с эпитетами «ужасный и кровавый», действительно силен в отличие от врага, над которым смеются.
Стихия карнавала — это «весело и страшно». Карнавал возникает там, где мировоззренческие, эстетические разногласия с системой достигают определенной отметки. Более того, карнавал и революция неотрывно связаны между собой и взаимоперетекаемы. Мы можем видеть черты карнавала в массовых акциях в арабских странах — с их плясками, экспрессивным скандированием и пальбой в воздух. Палестинское сопротивление, например, чрезвычайно карнавально: танцы, песни, смех, прыгающие дети с деревянными автоматами. Что не мешает палестинскому движению быть весьма жертвенным.
Нельзя противопоставлять веселость и героизм. Габриэле Д`Аннунцио был герой войны, летчик, разбрасывавший листовки с аэроплана над вражеской столицей, Веной. Но при этом он был и поэт, и король изысканного эпатажа. Его акция по оккупации города Фиуме, в котором он устроил один из ярчайших карнавалов ХХ века, при этом была полноценной военной операцией, осуществленной в интересах Италии.
Карнавал делает протест стильным. Украинская революция, богатая на смеховые атрибуты — «наколотые апельсины» и «американские валенки», — также была наполнена музыкой. Первые партийные кадры НБП выкристаллизовались на рок-концертах Егора Летова, среди прыгающих панков.
Карнавал не приговор протесту, приговор протесту — скука. При этом карнавал — это всегда серьезно, ибо само его рождение уже обосновано вескими причинами.
Но карнавал может быть как добрым, вроде «Болотной» с ее плакатами или помаранчевого палаточного лагеря, так и иметь темную сторону, когда эмоции масс переключаются из позитивного в негативное русло, и тогда это уже совершенно неуправляемая толпа, чреватая кровью, погромами и висельниками на фонарях. Добрый карнавал, остающийся в позитивных рамках, при определенном развитии событий может привести к «бархатной революции». Но если карнавал провоцировать, попытаться уничтожить его силовым методом, он легко станет злым — проснутся темные силы, за которыми уже приходит Красный смех.
Яркий пример общности карнавала и бунта — это движение футбольных болельщиков. По красочности, карнавальности и экспрессивности с этим обширным народным движением мало что сопоставимо. Костюмы, прически, раскраска лиц, барабаны, дудки-вувузелы, песни, кричалки и тысячи других атрибутов празднества. Но одновременно фанатское движение немыслимо без драк, в которых принимает участие определенная категория болельщиков — «хулиганы», «ультрас», для которых бунт и уличные боевые приключения в определенной степени смысл жизни. Но фан-сектора на стадионах не менее креативны и веселы, чем «мирная» половина болельщиков. Баннеры и лозунги с юмором на грани и за гранью дозволенного, файера, которые в первую очередь жгут для красоты и драйва и лишь во вторую очередь используют в «силовых» целях, раздевание по торс и размахивание одеждой — все это в их боевой жизни элементы карнавала, прелюдии к битве.
Пока власть делает все для того, чтобы карнавал стал злым. Но если с отдельными радикальными группами власть еще как то сможет справиться — с ее базами данных по экстремистам, беспилотниками, системой наблюдения «Безопасный город» и прочим арсеналом Большого Брата, — то в противодействии стихии злого карнавала все эти штуки не помогут.
Еще весной общество реагировало на все выпады в свой адрес, лишь подвергая их осмеянию. В ответ на сравнение Путиным белых лент — символа протестовавших на Болотной площади — со «средствами контрацепции» на последующих митингах было явлено множество надутых презервативов и даже один семиметровый картонный, а оратор Артемий Троицкий на проспекте Сахарова поднялся на сцену в соответствующем костюме. Последовательно оглумлялись такие пропагандистские фетиши, как «Госдеп», «печеньки» и даже фраза пресс-секретаря главы государства Дмитрия Пескова о печени оппозиционеров, которую следовало бы размазать по асфальту.
Однако после принятия антикарнавального (ужесточающего регламент массовых акций) закона часть социально активной публики уже озадачилась поиском новых форм протеста. Кстати, в свое время к тактике акций прямого действия НБП прибегла в том числе и из-за того, что митинговать стало неэффективно. Арт-группа «Война», когда ее участников окончательно криминализовали, ушла в подполье и начала жечь автозаки. Так что какими формами протест прирастет теперь, остается только догадываться.
Но, кроме того, законопроект о митингах подстегнет к развитию и саму карнавальную культуру. Например, уже к «Маршу миллионов» 12 июня некоторые активисты вместо агитации проводили «антиагитацию», и этот прием только расширил пространство для слова. Потому что заявить, что «мы призываем захватить Кремль и свергнуть Путина» нельзя было и раньше, а вот заявить, что «мы не призываем захватить Кремль и свергнуть Путина» можно и сейчас, причем при полном сохранении первоначального смыслового посыла. Запреты только сделают карнавальную культуру жестче, а смех — громче, так как власть заявила себя не только врагом свобод, но и врагом праздника. И лозунг монстрации «Не учите нас жить, а то мы научим вас!» будет воплощаться в жизнь еще энергичнее.
Елена БОРОВСКАЯ
